Lifepost: сложно, грустно, сюрреалистично

Знаете, я обычно таким не делюсь, но сейчас то состояние, когда только и остается делать то, что получается лучше всего: сидеть и набирать пальцами на клавиатуре текст под красивую музыку. Слова — или горстка пикселей в электронном пространстве — это и есть мой дом в самом странном понимании этого слова. Когда я пишу, я чувствую себя спокойно и уютно, где бы ни находилась. Строчка за строчкой я растворяюсь в буквах и знаках препинания, и вот уже не я пишу текст, а он словно переписывает меня заново, придавая словам и эмоциям из реальной жизни оттенок написанного. Это действительно настоящее волшебство: облекая абстрактные и неосязаемые чувства в нечто конкретное и порой даже художественное, ты словно создаешь новое окно в мир, через которое воспринимаешь то, что происходит на самом деле. А уж создавать на бумаге (электронной, пусть) новые миры и новых персонажей — ах, это не сравнится ни с чем.

Так вот. Я пишу в любом настроении: в хорошие дни, которых в моей жизни, к великому счастью, очень много, и в моменты, когда невыносимо больно, тоскливо или страшно. Все мы чего-то боимся, верно? А уж когда больно, тоскливо и страшно одновременно, начинает казаться, что еще немного и сойдешь с ума. Вот… сейчас. У меня такой сложный и неопределенный период, когда я на пороге того, к чему шла очень долго. Я всегда знала, чем буду заниматься, и сейчас я подошла вплотную к тому, чтобы эти мысли и идеи воплощать. Время утекает сквозь пальцы, сделать нужно очень много, я постоянно в делах, так что остановиться и задуматься, почему холодный приморский ветер так нещадно продувает твой не такой уж легкий осенний плащ — просто некогда. Но вот ты останавливаешься, выдыхаешь и понимаешь — оп, а в груди-то дыра. Отсюда и сквозняк.
И морщишься.
И падаешь на кровать.
Потому что хочется кричать от бессилия.
Но ты якобы слишком сильный для этого.
HA-HA-HA-NO

Знаете, ненавижу электрический свет. Когда наступает ночь, я обычно сижу в темноте, а по утрам предпочитаю дождаться рассвета, чтобы встретить день при тусклом, но естественном освещении. Электрический свет превращает предметы в невыразимую пародию на самих себя. Как на картине Ван Гога, словно их залили абсентом, закрутили вихрем и сфотографировали глазами человека с психическим расстройством. Темнота гораздо гуманнее, она скрывает то, на что тебе совершенно не хочется смотреть. Поневоле начинаешь мечтать о том, чтобы и в жизни можно было бы вынести за скобки все, что не вписывается в твою идеальную картинку мира, потому что мир порой уродлив и непривлекателен. И на это несовершенство так хочется не обращать внимания, но вот эта херня в груди, через которую холод проникает в каждый миллиметр сознания, не дает даже опомниться.
Падаешь.
Падаешь.
Падаешь.
Материшься, поднимаешься с усыпанной желтыми осенними листьями мостовой. Воздух пахнет кофе, сигаретами и жженым сахаром. Воздух пахнет надвигающейся грозой, которая просыпется с неба леденцами и шоколадными конфетами. И скрыться от нее можно только за тяжелой и красной бархатной занавеской, пробежав по черно-белому кафелю. Бежишь изо всех сил, чтобы просто оставаться на месте.

«Ты можешь звонить, если вдруг захочешь поговорить»

Материшься, и падаешь обратно, проваливаясь в черную, всепоглощающую пустоту. Чувствуешь… это чувство сложно описать словами. Будто стоишь в одиночестве перед сомнительной картиной в огромном пустом музее современного искусства, королевстве стекла, бетона и бессмысленности. За стеной идет очередной выносящий мозг фильм — про художницу, рисующую нагишом под ЛСД или производство бутылок на фабрике. На стене — зеркало, в котором отражается ничего. Ты в недоумении оглядываешься по сторонам в поисках верных спутников, с которыми ты начинал это сомнительное приключение. Каждый твой крик отдается эхом от бетонных стен. Ты переводишь взгляд на картину, на которой нарисован лишь сиреневый ананас и больше ничего. Ты оборачиваешься назад и видишь рыбу в аквариуме с толстыми стенками. И в этот момент понимаешь, что смотришь на все это издалека. Разворачиваешься, как писали раньше в книгах, на каблуках и бодро шагаешь по темному коридору в неизвестность.
В конце обязательно будет рассвет.
Розовый, как вся моя, мать ее, жизнь.
Закончили.